скажи мне, это правда, что армянское кладбище в Баку сравняли с землѐй?

- Что ты, бабушка! - запротестовала я. – Оно неприкосновенно, и ничего с ним не случилось.

- Мне бы на секунду заглянуть на кладбище, чтобы попрощаться с моим бедным Христофором и хоть один раз взглянуть на наш дом на Завокзальной... – с пронзительной тоской в голосе сказала бабушка Грета, и я осознала, насколько несчастлива была она все эти годы вдали от дома.

- Бабуля, мы с Азером каждый год ходили к дедушке Христику на могилу и сажали там цветы, - гордо успокоила еѐ я.

Еѐ лицо просветлело:

- Да хранит вас Господь!

Она, прищурившись, впитывала меня своими глазами, словно фотографируя, и вдруг я ощутила, что больше не увижу еѐ. Угрызения совести терзали меня: почему я не приезжала к бабушке в Москву? Я ведь могла скрасить еѐ старость...

Меня мучило раскаяние. Я проклинала свою судьбу за то, что она уготовила мне столько испытаний. Если бы я знала, что испытания наши только начинались...

1. матаг – (армян.) – обращение к девушке

 

Глава 71

 

Дверь в палату открылась, и в неѐ протиснулся грузный важный мужчина с отталкивающей внешностью. Насупившись, он стоял у двери, исподлобья глядя на нас. Наконец, он произнѐс:

- Собрались, значит!

Мама испуганно оттянула меня от кровати бабушки и прижала к себе, уступая ему место. Толстяк подошѐл к бабушкиной койке и произнѐс:

- Барефзес*¹, мама!

С просиявшим лицом бабушка радостно ответила:

- Барефзес, Рубенджан...

Тут только я поняла, что передо мной стоит виновник всех наших бед, брат моей матери, мой дядя Рубен. То ли я успела забыть, как он выглядит, то ли он очень изменился, но его невозможно было б узнать, если не наглые налитые кровью глаза навыкате.

- Ты приехал, сынок! Как ты поживаешь? Как моя невестка Айкануш и внучка Араксия?

- Хорошо живу! И внучка у тебя, что надо! И вообще, все мы очень хорошо поживаем, – самодовольно ухмыльнулся мой дядя. – Мы ведь на родине живѐм и не едим вражеский хлеб. – Он бросил в нашу сторону испепеляющий взгляд, от которого мы должны были мгновенно сгореть, но его план сорвался, потому что мы продолжали стоять на своих местах живые и невредимые, правда, довольно растерянные...

- Не надо, - умоляюще попросила его бабушка. - Цаватаным,*² Рубенджан, не надо...

Бедная, бедная бабушка Гречка, которой вечно суждено было тушить пламя ненависти в родной семье. Только теперь я осознала, как ей было тяжело все эти годы... Погружѐнная в свои мысли, я не услышала, как дядя обращается ко мне:

- Хаес – туркес?*³

Я отлично знала, что означал прозвучавший в его устах этот идиотский вопрос, и намеренно хотела сделать ему больно, ответив с вызовом: «Туркес!». Я только собралась открыть рот, чтобы уничтожить его своим ответом, но вдруг встретилась глазами с умоляющим взглядом великомученицы бабушки Греты. Не желая причинять боли дорогому мне человеку, я пробубнила:

- Я не понимаю по-армянски...

Дядя Рубен саркастически усмехнулся:

- Откуда тебе понимать, несчастный ребѐнок, если тебя не учит родная мать? Ничего, дядя Рубен тебя научит родному языку.

Он обернулся к стоящей, как вкопанной, моей матери:

- Освободи кульки, которые я принѐс матери, что уставилась?

А потом снисходительно добавил:

- Так и быть, завтра отправлю вас в театр. Ребѐнок должен слушать великого Арама Хачатуряна.

Не в силах больше выносить его присутствия, я вышла, сославшись на головную боль. Мама ушла вслед за мной, оставив наедине мать с сыном. Всю дорогу домой мы молчали, желая поскорее забыть неприятную встречу, но дорогой родственник вновь напомнил о себе, заботливо привезя вечером билеты в театр. Когда он заявил, что лично заедет за нами завтра на такси, настроение моѐ испортилось окончательно ...

 

1. Барефзес (арм) - здравствуй

2.«Цаватаным» (арм.) – «Родной, дорогой»

3. «Хаес-туркес?» (арм..) – «Ты армянка или турчанка?»

 

Глава 72

 

Как бы я не отгоняла от себя неприятное ощущение, оставшееся после встречи с дядей Рубеном, оно напоминало о себе, по мере того, как бежало время. Как бы я ни хотела остановить время, чтобы не наступило это пресловутое «завтра», оно всѐ-таки наступило...

И всѐ же идти в театр я отказалась наотрез. Перспектива сидеть в театре в то время, когда у меня полный хаос в делах и мыслях, совсем не прельщала меня. Кроме того, никакая сила на свете не смогла бы вытащить меня из дома, в то время как мне должен был позвонить Он, мой Азер. Мама слегка расстроилась, но не подала виду. Я знала, что и она не очень охотно шла в театр, но бедняжке не хотелось обижать дядю Рубена, купившего эти злополучные билеты втридорога. Она взяла с собой подругу и ушла, предварительно наказав мне поесть, никому не открывать дверь и никуда не уходить вечером. Я слышала, как от подъезда отъехало такси с мамой, еѐ подругой и дядей Рубеном, приехавшим без опоздания.

Проводив маму, я стала бродить по квартире, пытаясь скоротать время. Вот бы сейчас почитать! Но у мамы не было библиотеки. Меня грызла тоска. Есть не хотелось, хотя мама нажарила мои любимые блинчики с мясом из тончайшего теста и приготовила в духовке присланную отцом осетрину, самую вкусную рыбу на свете. Я включила телевизор. По телевизору, как всегда, транслировались какие-то сентиментальные латиноамериканские сериалы. Нет, это совсем не по мне.

Я бросила пульт на диван и обратила свой взор на магнитофон «Грундиг», рядом с которым аккуратной стопочкой лежали любимые аудиокассеты мамы. Мне стало любопытно, какую музыку она слушает. Я стала перебирать кассеты: здесь были все мэтры азербайджанской музыки – и Сара Гадимова, и Шовкет Алекперова, и Рашид Бейбутов, и джазовые композиции Вагифа Мустафа-заде... Я расплакалась: бедная моя мамочка! Значит, вот как ты утоляла тоску по Азербайджану... Я поставила кассету Рашида Бейбутова и соловьиные трели его незабвенного исполнения «Laleler»*¹ рассекли холодный мрак московской квартиры моей матери. Слѐзы навернулись мне на глаза. Я закрыла глаза и поднялась над степными просторами Апшерона, паря над сочными азербайджанскими лугами, покрытыми алыми головками маков. Вдруг, незаметно для себя, всѐ моѐ существо пустилось в пляс. Ноги мои едва касались пола, полузакрытые глаза источали блаженство, а раскинутые руки изгибались в такт музыке...

«Посреди лета, на Гянджинских просторах

Запестрели на лугах алые маки ...